Я добиваюсь, чтобы это дерьмо хорошо выглядело: Шах Рукх Кхан 

Filmfare , июнь 2003

Shashi Baliga 

Шах Рукх Кхан вернулся туда, откуда он родом. В Маннат, в Мумбай, в гущу кинобезумия. Но теперь, после операции, он изменившийся человек - в позвоночник ему вставили блестяще-новенький титановый диск. Старая боль в спине ушла, но послеоперационная боль заставляет его двигаться до странности неторопливо. Трудно представить себе эту высокоэнергетическую звезду без тормозов осторожным, но теперь ему придется быть более осторожным, утверждает он. К счастью, Король Кхан продолжает сниматься, используя свою фирменную тактику, которая шокирует и в то же время вызывает благоговение. Благодарение Богу, что-то не меняется. 

— Здорово, что ты вернулся, причем обновленный, как и полагается. Твоя операция была темой национальных волнений, и куча печатных изданий посвящала ей свое время. 

— И это было для кого-то столь большого, как я. Что-то помельче бы разочаровало. Бог все дал мне в изобилии, в том числе и болячки. Все хорошее я получил в больших дозах и на это смотрю тоже как на хорошее. 

— Хорошее? 

— Да, теперь в моем теле титановый диск. Как вы все знаете, мне вставили белый метал. Так что теперь у меня в позвоночнике кусочек ювелирного украшения. К тому же, диск настолько хорошо просматривается на моих рентгеновских снимках, что его никогда не потеряют. 

— Так ты будешь круче всех даже на рентгене? 

— Да, мой позвоночник будет сиять изнутри. 

— Ты, конечно, еще не полностью выздоровел. Боль сильнее, чем ты позволяешь себе показать? 

— Ну, у меня очень высокий порог болевой чувствительности (почему с годами травмы и усилились). К тому же, я не хочу, чтобы моя семья считала, что мне плохо. Наконец, хоть я этого и не осознавал, но я сильно распылялся. Актерство уже само по себе очень много сжигает, у меня в работе находятся два проекта, и я нахожусь немного в стрессе из-за имущественных вопросов, а тут еще эта операция. Когда так заболеваешь, начинаешь беспокоиться о том, все ли в порядке. 

— Ты намерен еще какое-то время не работать? 

— Я в данный момент не соглашаюсь ни на один фильм. Сейчас я нуждаюсь в надежной опоре, как и все те, кто бы этого хотел. Я не хочу ничего торопить, потому что это была серьезная операция, и теперь, учитывая мой возраст, все может только ухудшаться. Моложе не становишься, как говорится. А я подверг свое тело слишком большому стрессу. Возьмите, к примеру, такую песню, как Ishq kameena, - ну не должен был я в ней сниматься. Это был лишь дружеский жест, танцевальный номер в чужом фильме, а я только что вернулся из Лондона после лечения, отдохнул всего три-четыре месяца после «Девдас» (Devdas), но сказал: «Хорошо, сделаю». Потом, вы знаете, всего за час до прибытия на награждение Filmfare я до изнурения снимался в песне к фильму «Chalte Chalte». Когда я сейчас оглядываюсь на это песню, я говорю: «Черт, это было всего за 24 часа до операции». 

Проблема в том, что, когда доходит до работы, я никому не могу отказать. Фильмы многих зависят от меня, и все это хорошие друзья, они волнуются. Мне нужно сделать несколько серьезных звонков, но я не могу им этого объяснить, в итоге доходит до того, что я просто сбегаю. 

— Эй, это как будто совсем новый Шах Рукх. С операции ты вернулся другим человеком, или как? 

— Ни в коем случае - видите, я все еще курю! Кто-то как-то спросил меня, есть ли у меня время на самоанализ. Все это чепуха. Никакого самоанализа. По-моему, все это совершенно глупо и нелепо, и кто-то придумал это, чтобы оправдать свою лень. Мой друг как-то сказал мне: «Я беру себе отпуск на год». А я спросил: «Отпуск на год от чего? От жизни?» Хотя иногда я думаю, что когда я умру и предстану перед Богом, он на меня посмотрит и скажет: «Ладно, праздники закончились, а теперь начинается работа». Надеюсь, что лентяи не будут смеяться последними и говорить: «Вы, ребята, так и не поняли, какой должна была быть жизнь». 

Когда доходит до работы, я никому не могу отказать. Мне нужно сделать несколько серьезных звонков, но я не могу им этого объяснить, в итоге доходит до того, что я просто сбегаю. 

— Но ты очень переживал, перед тем как уехать на операцию, разве нет? 

— Да, я чувствовал себя очень виноватым перед детьми. Потому что я получил то, что заслужил. Каждый получает то, что он заслужил. Мне следовало быть осторожнее, а теперь я должен расплачиваться за это. Все так просто. Но я не хотел, чтобы это отразилось на детях. Арьян все время гадал, как это в «Любовь без слов» (Koyla) у меня был шрам, а в жизни нет. И я сказал ему, что намерен раздобыть себе шрам, и раздобыл его, он был просто взволнован. Конечно, и он, и Сухана знали, что я плохо себя чувствую, и они каждый день за меня молились. Я узнал, что они выучили мантры Гаятри и строфы из Корана, останавливались во всех храмах и церквях и молились. Они научились молиться, это тоже хорошо. 

— И сколько времени, по мнению врачей, пройдет, прежде чем твоя спина будет в порядке? 

— Врач сказал, что однажды я встану и почувствую, что боль ушла. Он говорит, что это займет около трех месяцев, это будет 90-й или 62-й день. Как мне сказали, что пройдет от шести минут до шести дней, прежде чем я снова смогу говорить; я заговорил в ближайшие шесть минут. 

Еще я нарастил мускулы на левой руке. Она теперь где-то на полтора дюйма толще правой. Я должен медленно, медленно, медленно - теперь все медленно - вернуться к норме, так что когда я вернусь к полноценной работе, мускулы у меня никак не будут слабыми. 

— Учитывая твою гиперактивную репутацию, это для тебя беспокойный или расслабляющий перерыв? 

— Поверьте, когда надо, я умею отдыхать. Я могу или очень много работать, или пребывать в состоянии полнейшего бездействия. Если я работаю, то без остановки. Если я остановился, я не хочу двигаться. 

— Это твоя самая долгая дорога до съемок? 

— Нет, в прошлом году я несколько месяцев не работал. Я лишь два дня в апреле снимался в «Девдас», а потом не работал с мая по сентябрь. Но да, с прошлого мая до нынешнего я не слишком часто появлялся на съемочной площадке. 

— И тебе не терпится вернуться? 

— Нет. Я бы предпочел не работать так долго, как только потребуется. Я знаю, что когда понадобится, мне потребуется всего 10-15 минут, чтобы вернуться, скажем так. И я наслаждаюсь, много читая в последнее время, - о Черчилле, Гитлере, Распутине и русской революции. И фантастику: The Life of Pi, лауреата книжной премии. К тому же, чтение помогает мне что-то делать с эмоциями, мыслями и выражениями, которые во мне накопились за актерскую карьеру. Все эти годы мое актерство основывалось на этой стратегии: я что-то читаю, что-то слушаю, пытаюсь физически выразить это, лицом или телом. Возьмите, к примеру, такую фразу, как «он вошел в комнату молча, как краб». Я пытаюсь сделать это, идти, словно краб, и однажды использую эту походку в фильме. Или «Он извергся». Когда на экране я зол, я стараюсь извергаться. Но для этого мне надо знать, как извергается вулкан, как вытекает лава. Могу ли я так? И я это делал в фильме. Такие моменты доставили мне огромное личное наслаждение. Эта стратегия иногда приводит к тому, что я переигрываю, или меня интерпретируют по-другому, или не понимают; иногда понимают совершенно превратно. Но суть в том, что, понимают это или нет, но зрители чувствуют злость, когда ты превращаешься в вулкан. 

— И как давно ты пользуешься своими накопленными выражениями? 

— Уже несколько лет, слишком давно. После двух или трех лет съемок я говорил, что у меня только пять выражений. Скажу всем более молодым актерам: здесь так много можно узнать, так легко получать удовлетворение как актеру. Но так трудно не воспринимать самого себя на 70 мм. Даже осел влюблен в себя. Все такое большое и красивое, все так красиво снимается, и вот ты: парень ростом в каких-нибудь 5'8"-5'9" (170-173 см), с плохой стрижкой, - и ты говоришь: «Вау, я добился, чтобы все это дерьмо хорошо выглядело!» Но я никогда не был удовлетворен как актер. Потому что я понял, что у меня столько в запасе. С каждым фильмом я спрашиваю себя: «Могу ли я сделать две вещи во всем этом фильме, которые заставят меня хотеть быть актером?» Я всегда смотрел на таких актеров, как Роберт де Ниро, Амитабх Баччан, Аамир Кхан (у которого, на мой взгляд, просто изумительный репертуар) и говорил: «Боже, как бы я хотел играть так же, как они». Я все еще просматриваю свои фильмы и говорю: «Боже, я бы хотел быть похожим на Шах Рукх Кхана». Это поиск. Могу я быть как Шах Рукх? Могу я обдурить себя самого своей игрой? Могу я убедить самого себя и довести до слез? Я не понимаю в сценариях. Я не понимаю музыку. Или закадровую музыку. Стихи меня не волнуют. Актерство - вот что я понимаю. 

— И ты когда-нибудь доводил себя самого до слез? 

— Вообще-то я не люблю просматривать свои фильмы после того, как съемки окончены. Перехватываю сцены на съемках, на озвучании, но фильм целиком я могу посмотреть только раз. Я себя не люблю, а большинство моих фильмов - это чисто я. Поэтому я не люблю их пересматривать. Не потому, что меня это смущает. Но я закончил свою работу, и сделал все, что от меня зависело, на съемках. Я этим горжусь, но не хочу с этим жить. 

— Ты подобрал себе новые выражения? 

— Надеюсь. Я читаю, все это откладывается в голове. Это может быть фраза, может быть другой актер. Как-то я посмотрел, как плачет на съемках Табу, и захотел заплакать, как она. И однажды я это сделаю. Это будет моя интерпретация, потому что я не могу делать это, как девушка. Но когда я повторю Табу, даже сама Табу этого не поймет. 

— Ты много раз работал с режиссерами-новичками, своими друзьями. Иногда соглашался, даже не спросив про сценарий. достаточно ли тебе симпатии к режиссеру? 

— Да. Потому что если мне кто-то нравится, я точно знаю, что и я нравлюсь этому человеку, а если я ему нравлюсь, тогда у нас сходные мысли, и мы не можем сделать что-то не так, если говорить о моих мыслях и ожиданиях. 

Но я никогда, никогда, никогда не перехожу на личные отношения с режиссером, актером или актрисой на съемках. 

— Что ты имеешь в виду - личные отношения? 

— Сказать, к примеру: у тебя дурной характер, ты опаздываешь на съемки, у тебя дурной запах изо рта, тебе нужно время, чтобы измениться, - это грубо. Может, я сам в этом виноват, но все это никого не должно волновать, если мы снимаемся вместе. Когда я на съемочной площадке (очень медленно и очень верно), я не хочу, чтобы кто-то приносил туда что-то личное. А если человек это все же делает, я полностью отвергаю это. Если девушка или парень сидит и читает книгу, вместо того, чтобы перечитывать сцену, это нормально. Если он или она хорошо играет эту сцену. Если нет, я буду нервничать. Некоторые режиссеры, такие как Санджай (Лила Бхансали) или Ади (Адитья Чопра), очень серьезны на съемках, хотя с ними просто классно поговорить. Ади может прийти ко мне домой и сесть у меня играть в видеоигры, но на съемках он не мой личный друг. Для меня личное и профессиональное совершенно отстоят друг от друга. Только так можно сохранить здравомыслие. Потому что я не могу любить стиль работы совершенно всех актеров. Но так можно годик потерпеть чью-то непоследовательность и недостатки (на свой взгляд) и двигаться дальше. 

— Если бы к тебе пришел друг с плохим сценарием, ты бы снимался в фильме? 

— Но я ничего не понимаю в сценариях. Я понял это где-то пять лет назад. Так что когда меня спрашивают, нравится ли мне сценарий, я отвечаю, что не важно, нравится или не нравится, - я просто ничего в этом не понимаю, так что не могу судить о сценарии. Как не могу сказать, к примеру, плохой карбюратор или хороший. В чем я разбираюсь, - так это в актерстве. Я изведусь без этого. Так что если Каран (Джохар), или Санджай, или Фара (Кхан) говорят, что это, черт побери, лучший сценарий и что это получится величайший фильм, и что они готовы посвятить ему год своей жизни, то это действительно должно быть нечто хорошее. Достаточно хорошее для меня. 

— Получается, решение в большой степени эмоционально? 

— Нет, все дело в ясности. Я не понимаю в сценариях, так что оставляю это на суд специалистов. Есть некоторые аспекты производства кинофильмов, в которые я не хочу вникать. Я не понимаю музыку. Если вы дадите мне песню, я станцую под нее. Но не спрашивайте меня, считаю ли я ее хорошей или нет. Я не понимаю и в закадровой музыке. Стихи меня не волнуют. Актерство - вот что я понимаю, вот что я делаю лучше всего. Дайте мне плохую сцену - и я сделаю так, что она будет хорошо выглядеть. За это мне платят. Дайте мне любую сцену - и я сделаю ее приемлемой, правдоподобной, попытаюсь довести ее почти до совершенства, сделать действительно прекрасной. И я не беру за это сумасшедших денег, не требую какого-то особого признания. 

Я так часто слышу, как актеры говорят: «Друг, эта картинка - лучшая сцена» или «Как прописана эта сцена!» Моя логика такова: «Как прописана эта сцена - чушь. Но я заставлю ее работать». Или «Что за местность. Что за местность, я сделаю так, что она будет хорошо выглядеть». Или хореограф говорит: «Что за песня», а я говорю: «Я сделаю так, что она будет хорошо выглядеть». Вот что я говорю своим режиссерам: дайте мне сцену - и я сделаю так, что она будет хорошо выглядеть. Это моя работа, и я не преувеличиваю. Если сцена хорошо прописана, хорошо снята, и меня заставили хорошо выглядеть; если все хорошо, тогда что делаю я? За что мне платят так много денег? Что я приношу? Мой вклад - это когда оператор смотрит в камеру и говорит: «Вау!» Когда автор сценария говорит: «Эй, я ничего подобного не писал». Я хочу, чтобы режиссер говорил: «Черт, я и не думал, что эту сцену можно так сыграть». И я хочу, чтобы зритель говорил: «Эй, все глупо, но действует!» 

— Что часто и происходит. 

— Должно происходить. Так мы снимаем фильмы. Так чего мы сидим и выбираем гниды? Хотя я очень уважаю людей, которые тоже это делают, потому что это работает в их случае. 

— Перейдем к твоему следующему фильму, Chalte Chalte… 

— Он о паре: Рани играет девушку по имени Прия, я же играю Раджа (как меня обычно в фильмах и зовут)… 

— Извини, что перебиваю, но ты не мог попросить сценариста или режиссера изменить твое имя?

— Как розу ни назови, она все равно будет сладко пахнуть. Это скорее рыночный вопрос. Мне безразлично. Назовите меня, как хотите, я сделаю так, что это будет хорошо выглядеть. Я добьюсь, что люди скажут: «Имя Радж так тебе подходит». 

— Вернемся к Chalte Chalte и Раджу с Прией…

— Если вы меня спросите, в чем суть, я вам скажу, что историю не знаю. Это фильм о мужчине и женщине, и это величайшая история в мире, я так считаю. Как и задумал Бог. Но это и очень простая история. 

Как актер и продюсер (вместе с Азизом и Джухи) я хотел вернуться к основам после «Девдас». Сыграть роль, в которой бы не было алмазов, которая бы не была больше самой жизни. «И в печали, и в радости» (K3G), «Император» (Asoka) и «Девдас» так поглощали, они были больше меня самого. Один вопрос, который мне задавали на протяжении всех съемок «Девдас», был: а что после? (Драматичным тоном) «Шах Рукх, прошло 10-11 лет. Раджу стал джентльменом (Raju Ban Gaya Gentleman). От «Безумной любви» (Deewana) до «Девдаса». Теперь что?» 

При всем моем уважении к «Девдас», для меня как для актера этот фильм ничем не отличался от любого другого. Это самый прекрасный фильм, в котором я работал; режиссер совершенно выдающийся, быть может, лучший режиссер в стране; фильм хорошо прописан, в нем красивые съемки, красивые ситуации, прекрасные виды, то есть все, что нужно актеру, чтобы сделать фильм хорошим. 

Но на съемках «Бадшах» (Badshah) я позабавился не меньше, чем на съемках «Девдас». 

— И что привлекло тебя в Радже из Chalte Chalte? 

— Это был очень собирательный характер, в духе фильмов Ришикеша Мукхерджи, такой же простой. Любовь именно такой и бывает. Любовь слепа, брак открывает глаза. Любовь - это значит забыть о своем рождении, не вспомнить годовщину матери. У меня в фильме есть две-три сцены. И каждый в кинотеатре должен в какой-то момент пихнуть своего партнера и сказать: «Это же мы». Или, если партнера нет рядом, вернуться домой и сказать ему или ей: «Я пошел на этот фильм, чтобы отдохнуть от тебя, но мне там напомнили о тебе. Черт, я не должен был уходить от тебя». Мне кажется, мы этого добились. 

— А что привнесла в характер Рани Мукхерджи? 

— Я не хочу говорить, что Рани мой друг, потому что это такой потрепанный термин. Так что назову ее своей студенткой. Потому что ее первый большой фильм, «Все в жизни бывает» (Kuch Kuch Hota Hai), был со мной. И никто этого не знает, но это я выбрал ее на этот фильм. Она только начала сниматься, а Каран искал девушку. Я увидел всего один эпизод с Рани, но сказал Карану: «Возьми эту девушку, у нее очень интересное лицо; в ней есть что-то от актера». Больше я никогда не предлагал актрис. 

На мой взгляд, Рани никогда не ценили по достоинству. Она может быть немного легкомысленной, но если начинает думать, то может сыграть просто изумительно. Этот фильм снимали в четыре месяца, она больше нигде не снималась, так что полностью концентрировалась на работе, она просто потрясающая. Она - вот повод посмотреть фильм. Кстати, она любимая актриса Гаури. 

— Айшвария Рай очень обижена на тебя за то, что ты выкинул ее из Chalte Chalte, услышав некоторые последние замечания. 

— Как друг, партнер, некто, кто чертовски ее любит, я действительно огорчен тем, что это произошло. Мне лично действительно жаль, и я бы хотел лично принести ей извинения, не на обществе. Но как продюсер я остаюсь при своем решении, и если я не ошибаюсь, как продюсер я принес ей извинения. Это было коллективное решение, принятое в интересах компании. Мы в долгах, мы снимаем фильм после двух картин, которые не имели успеха, и мы не могли допустить, чтобы это произошло. За 11 лет и 40 фильмов я не сделал ничего, чтобы ввергнуть кого-то в профессиональный стресс. В своем возрасте и в моем положении я не жду, что со мной такое произойдет. Я пришел на съемки со сломанной рукой. Я терял близких друзей, был несчастлив, но шел и танцевал на съемках. Я спрыгну с 40-го этажа с разбитым позвоночником, если понадобится. Я не из тех, кто приезжает на съемки к 9 утра и заставляет своих партнеров и коллег ждать. Но, ко всему прочему, я никогда не лез в чужие ботинки из-за своих личных проблем. 

Лично я считаю, что Айшвария милый человек, у меня нет ни на йоту жалоб на нее. И вряд ли у кого-то есть. Как другу мне искренне жаль, и я сказал ей об этом - в ночь награждения Filmfare, кажется. Но я могу понять ее злость, я понимаю, что отношения испорчены. 

— А отношения испорчены? 

— Не знаю. Если да, то я не жалуюсь. Жизнь продолжается. 

— Кто знает, быть может, скоро вы снова будете вместе работать. 

— Дай-то Бог. Но я работаю только с режиссерами, не с актрисами. Или актерами. Когда ко мне кто-то приходит и говорит: «Ты никогда со мной не работал», я спрашиваю: «Ты стал режиссером?». Потому что я работаю только с режиссерами. Это режиссер подбирает актеров, и я буду работать с тем, кого он подберет. С каждым фильмом я спрашиваю себя: «Могу ли я сделать две вещи во всем этом фильме, которые заставят меня хотеть быть актером?» 

— Учитывая, что ты так разделяешь личное и профессиональное, как долго ты можешь помогать другу на съемках? 

— Да я это делаю со всеми своими режиссерами. Я всегда предлагаю разные способы снять сцену. Обычно проигрываю для них. Но я бы никогда не стал просить режиссера принять мое предложение только потому, что он или она мой друг. Я могу спорить, но сделаю именно то, чего хочет режиссер, даже если не согласен с ним. Я внесу свое предложение, но если вы не согласны с моим хорошим предложением и предпочитаете придерживаться своего плохого, моя работа даже плохое предложение заставить выглядеть хорошо, потому что нет правильного или неправильного способа что-то делать в актерстве или любом другом творчестве. Если режиссер так сильно верит, я смирюсь с этим. К примеру, я бы предпочел некоторые сцены в «Девдас» сделать по-другому, но сделал именно так, как просил Санджай. 

Даже если был уверен, что есть способ лучше. 

Лучше - это убийца хорошего. Хорошо - это уже достаточно хорошо. Не делайте из «Месть и закон» (Sholay) Shaan. Рамеш-джи бы это не понравилось, но так поступают в индустрии. Если сцена хороша, оставьте ее. Не пытайтесь сделать ее лучшей, замечательнейшей, величайшей… Хорошо - это уже достаточно хорошо. 

— Как ты реагируешь на то, что Вивек Оберой называет тебя среди других трусом, потому что ты не высказываешься против Салмана Кхана? 

— Нет, я не позволю себя вовлечь в этот печальный случай. Я не считаю, что на мне какие-то обязательства, не потому, что я такой великий, а потому что тема слишком маленькая, чтобы о ней говорить. Я не участник этого события, оно никак не повлияло на мою жизнь. Я много работаю, я слишком себя уважаю, чтобы комментировать этот случай. Для меня это печально, но не относится ко мне. 

— Но тебе задают вопрос, потому что тебя особо упомянули. 

— Да, я видел интервью. Но пока вы не заговорили о нем, я ничего не чувствовал. Многие много говорят обо мне. Но, помимо того, что говорит моя семья и мои друзья, остальное меня не трогает, не влияет на меня. Назовите меня человеком с холодным сердцем, невежей, эгоистом, эгоцентриком, обзовите псом, еще кем-то… Я в своем костяном замке, меня не трогает. Такой уж я. Совершенно никаких эмоций по данному вопросу. Я не хочу тратить свою энергию, реагируя на подобные вещи; лучше направлю ее на свои фильмы. В любом случае, он не обозвал меня трусом в лицо. И, как вы знаете, видео- и аудиозаписи разговоров не принимаются в качестве доказательств в суде. Мне в лицо говорили вещи и похуже, все абсолютно в порядке. Я просто наблюдаю и использую это в своих фильмах. И если я в хорошем расположении духа, я могу даже сказать человеку, что использовал это. Вот как вы меня отхлестали. Или вот как вы хорошо мне сказали. 

Даже дома я никогда не злюсь. Мой водитель расколотил мою машину в тот самый день, как я ее купил. Гаури была расстроена, но я сказал: так бывает, давай забудем об этом и будем жить дальше. 

— Ты контролируешь свою злость или просто ее не чувствуешь? 

— Не чувствую. Суть в том, что мне так много было дано в этой жизни, что жаловаться не на что. Иногда мне страшно: когда со мной случится что-то действительно серьезное и плохое, будет ли у меня право жаловаться Богу? Не решит ли Он, что я неблагодарный? Моя жизнь настолько благословенна, что я не могу, не могу, не могу делать из мухи слона. Это просто благодарность за то, что у меня так много есть. 

— А что бы могло тебя действительно разозлить? 

— Меня огорчает, когда одни люди опускают других. Должны быть доверие и честность - вот все, что для меня важно. Я так прожил жизнь, и это хорошо для меня. 

— Для человека, который задает столько вопросов, у тебя просто безусловная вера в Бога. 

— Я верю, что Бог хороший, заботливый, понимающий и что если он принял какое-то решение относительно меня, это будет хорошо. Так я принимаю решения касательно своей семьи. Иногда они могут казаться грубыми, иногда неправильными, иногда правильными. Но я их принимаю, исходя из добра, и мне кажется, что Он делает то же самое для меня с еще много, много, много большим добром. Теперь у меня нет вопросов к Аллаху. Одно время были. Но больше нет…. 

Черт, я сказал вам, что никакого самоанализа, но именно им я и занимаюсь… 

Перевод Jyoti